Ничто не шелохнется на бескрайней болотистой равнине, лишь
дыхание ночи колышет невысокую траву. Уже долгие годы ни одна
птица не пролетала под огромным слепым щитом небосвода. Когда-то,
давным-давно, тут притворялись живыми мелкие камешки - они
крошились и рассыпались в пыль. Теперь в душе двух людей, что
сгорбились у костра, затерянного среди пустыни, шевелится одна
только ночь; тьма тихо струится по жилам, мерно, неслышно стучит
в висках.
Отсветы костра пляшут на бородатых лицах, дрожат оранжевыми
всплесками в глубоких колодцах зрачков. Каждый прислушивается к
ровному, спокойному дыханию другого и даже слышит, кажется, как
медленно, точно у ящерицы, мигают веки. Наконец один начинает
мечом ворошить уголья в костре.
- Перестань, глупец, ты нас выдашь!
- Что за важность, - отвечает тот, другой. - Дракон все
равно учует нас издалека. Ну и холодище, Боже милостивый! Сидел
бы я лучше у себя в замке.
- Мы ищем не сна, но смерти...
- А чего ради? Ну, чего ради? Дракон ни разу еще не
забирался в наш город!
- Тише ты, дурень! Он пожирает всех, кто путешествует в
одиночку между нашим городом и соседним.
- Ну и пусть пожирает, а мы вернемся домой.
- Тсс... слышишь?
Оба замерли.
Они ждали долго, но в ночи лишь пугливо подрагивала шкура
коней, точно бархатный черный бубен, да едва-едва позванивали
серебряные стремена.
- Ох и места же у нас, - вздохнул второй. - Тут добра не
жди. Кто-то задувает солнце, и сразу - ночь. И уж тогда, тогда...
Господи, ты только послушай! Говорят, у этого дракона из глаз -
огонь. Дышит он белым паром, издалека видно, как он мчит по
темным полям. Несется в серном пламени и громе и поджигает траву.
Овцы в страхе кидаются врассыпную и, обезумев, издыхают. Женщины
рожают чудовищ. От ярости дракона сотрясаются стены, башни
рушатся и обращаются в прах. На рассвете холмы усыпаны телами
жертв. Скажи, сколько рыцарей уже выступило против этого чудища и
погибло, как погибнем и мы?
- Хватит, надоело!
- Как не надоесть! Среди этого запустения я даже не знаю,
какой год на дворе!
- Девятисотый от Рождества Христова.
- Нет, нет, - зашептал другой и зажмурился. - Здесь, на
равнине, нет Времени - только Вечность. Я чувствую, вот выбежать
назад, на дорогу, - а там все не так, города как не бывало,
жители еще и не родились, камень для крепостных стен еще не добыт
из каменоломен, бревна еще не спилены в лесах; не спрашивай,
откуда я это знаю, сама равнина знает и подсказывает мне. А мы
сидим тут одни в стране огненного дракона. Боже, спаси нас и
помилуй!
- Затаи страх в душе, но не забудь меч и латы!
- Что толку? Дракон приносится неведомо откуда; мы не знаем,
где его жилище. Он исчезает в тумане, мы не знаем, куда он
скрывается. Что ж, наденем доспехи и встретим смерть во
всеоружии.
Не успев застегнуть серебряные латы, второй вновь застыл и
обернулся.
По сумрачному краю, где царили тьма и пустота, из самого
сердца равнины сорвался ветер и принес пыль, что струится в
часах, отмеряя бег времени. В глубине этого невиданного вихря
пылали черные солнца и неслись мириады сожженных листьев,
сорванных неведомо с каких осенних деревьев где-то за окоемом.
Под этим жарким вихрем таяли луга и холмы, кости истончались,
словно белый воск, кровь мутилась, и густела, медленно оседала в
мозгу. Вихрь налетел, и это летели тысячи погибающих сметенных
душ. Это был сумрак, объятый туманом, объятый тьмой, и тут не
место было человеку, и не было ни дня, ни часа - время исчезло,
остались только эти двое в безликой пустоте, во внезапной
леденящей буре, в белом громе, что надвигался за прозрачным
зеленым щитом ниспадающих молний. По траве хлестнул ливень, и
снова все стихло, и в холодной тьме, в бездыханной тиши только и
осталось живого тепла, что эти двое.
- Вот, - прошептал первый. - Вот оно!..
Вдалеке, за много миль, оглушительно загремело, заревело -
мчался дракон.
В молчании оба опоясались мечами и сели на коней.
Первозданную полуночную тишину разорвало грозное шипение, дракон
стремительно надвигался - ближе, ближе; над гребнем холма
сверкнули свирепые огненные очи, возникло что-то темное, неясное,
сползло, извиваясь, в долину и скрылось.
- Скорее!
Они пришпорили коней и поскакали к ближней лощине.
- Он пройдет здесь!
Поспешно закрыли коням глаза шорами, руками в железных
перчатках подняли копья.
- Боже правый!
- Да, будем уповать на Господа.
Миг - и дракон обогнул косогор. Огненно-рыжий глаз чудовища
впился в них, на доспехах вспыхнули алые искры и отблески. С
ужасающим надрывным воплем и скрежетом дракон рванулся вперед.
- Помилуй нас, Боже!
Копье ударило под желтый глаз без век, согнулось - и всадник
вылетел из седла. Дракон сшиб его с ног, повалил, подмял.
Мимоходом задел черным жарким плечом второго коня и отшвырнул
вместе с седоком прочь, на добрых сто футов, и они разбились об
огромный валун, а дракон с надрывным пронзительным воем и свистом
промчался дальше, весь окутанный рыжим, алым, багровым пламенем,
в огромных мылких перьях слепящего едкого дыма.
- Видал? - воскликнул кто-то. - Все в точности, как я тебе
говорил!
- То же самое, точь-в-точь! Рыцарь в латах, вот лопни мои
глаза! Мы его сшибли!
- Ты остановишься?
- Уж пробовал раз. Ничего не вышло. неохота останавливаться
на этой пустоши. Жуть берет. Что-то тут нечисто.
- Но ведь мы кого-то сбили!
- Я свистел вовсю, малый мог бы посторониться, а он и не
двинулся!
Вихрем разорвало пелену тумана.
- В Стокли прибудем вовремя. Подбрось-ка угля, Фред.
Новый свисток стряхнул капли росы с пустого неба. Дыша огнем
и яростью, ночной скорый пронесся по глубокой лощине, с разгона
взял подъем и скрылся, исчез безвозвратно в холодной дали на
севере, остались лишь черный дым и пар - и еще долго таяли в
оцепенелом воздухе.